Катков Михаил Никифорович - биография

Катков, Михаил Никифорович - известный русский публицист. Родился в Москве в 1818 г. от отца, мелкого чиновника, и матери грузинского происхождения. Окончил курс в Московском университете, по словесному отделению. В университете увлекался философией и примкнул к кружку Станкевича ; ближе всего сошелся с Белинским и Бакуниным . Был деятельным сотрудником ""Московского Наблюдателя"", когда его редактировал Белинский, и в одно время с последним начал сотрудничать и в ""Отечественных Записках"" Краевского . Писал он преимущественно библиографические заметки, переводил Гейне, Гофмана, Шекспира. В ""Отечественных Записках"" обратили на себя внимание его статьи: ""О русских народных песнях"", ""Об истории древней русской словесности Максимовича"", о ""Сочинениях графини Сарры Толстой"", написанные в приподнятом национальном духе, с оттенком мистического настроения. Белинский так увлекся ими, что усмотрел в авторе ""великую надежду науки и русской литературы"". В конце 1840 г. Катков уехал в Берлин, где в течение двух семестров слушал лекции Шеллинга. По возвращении из-за границы он старался поступить на государственную службу. ""Максимум моей амбиции, - пишет он Краевскому, - попасть к какому-нибудь тузу или тузику в особые поручения"". В это время он порывает все свои литературные связи. Изменяется также и взгляд Белинского на него. Попечитель Московского учебного округа, граф Строганов , обративший внимание на Каткова, как на очень способного студента, доставляет ему уроки в разных аристократических семействах. В 1845 г. он защищает диссертацию об ""Элементах и формах славяно-русского языка"" и назначается адъюнктом по кафедре философии. Как профессор, Катков, по свидетельству друга своего Н.А. Любимова , даром слова не обладал и не мог увлекать слушателей. Когда, в 1850 г., преподавание философии было возложено на профессора богословия, Катков сделался редактором ""Московских Ведомостей"" и чиновником особых поручений при министерстве народного просвещения. В 1852 г. в ""Пропилеях"" - сборнике, издававшемся Леонтьевым , с которым Катков близко сошелся еще в 1847 г., - появилось философское сочинение Каткова: ""Очерки древнего периода греческой философии"". В 1856 г. Каткову удалось, при поддержке товарища министра народного просвещения, князя П.А. Вяземского , получить разрешение на издание ""Русского Вестника"". Сначала он не принимал участия в том отделе журнала, который был посвящен специально обсуждению политических вопросов, т. е. в ""Современной Летописи"". Наступившая эра коренных государственных реформ возбуждает в нем, однако, интерес к политике. Он начинает заниматься английским государственным строем, изучает Блэкстона и Гнейста, совершает поездку в Англию, чтобы лично присмотреться к английским порядкам, высказывается против революционных и социалистических увлечений, является горячим поборником английских государственных учреждений, мечтает о создании русской джентри, увлекается институтом английских мировых судей и выступает решительным защитником свободы слова, суда присяжных, местного самоуправления. Во всех случаях столкновения с цензурой Катков обращался к высшим властям с обстоятельно изложенными записками, в которых излагал свои взгляды на текущие государственные и общественные вопросы. Благодаря связям, которые он имел в высших правительственных сферах, записки эти достигали цели. Через графа Строганова он заручился расположением графа Блудова , и таким образом даже гнев некоторых министров оказывался по отношению к нему бессильным. В 1863 г. он стал, вместе с Леонтьевым, редактором ""Московских Ведомостей"". Когда, в январе того же года, в Польше началось восстание, Катков отнесся к нему довольно равнодушно. Только по мере того, как с разных сторон посыпались всеподданнейшие адреса и разгоралась дипломатическая переписка, Катков стал помещать в своей газете страстные статьи, с одной стороны, апеллируя к патриотическим чувствам русского народа, с другой - требуя ""не подавления польской народности, а призвания ее к новой, общей с Россией политической жизни"". Таково было настроение Каткова до назначения Муравьева генерал-губернатором в Вильне. Независимо от строгих репрессивных мер, правительство решило опираться не на шляхту, а на польское крестьянство. В этих видах задумана была крестьянская реформа 1864 г. Первый в печати указал на необходимость такой реформы И.С. Аксаков ; Катков восстал против нее, доказывая, что она неосуществима. В этом смысле он высказывался еще осенью 1863 г., а 19 февраля следующего года реформа уже осуществлялась. Сочувствие, которое встретили статьи Каткова по польскому вопросу в некоторой части русского общества, внушило ему высокое мнение о публицистической его роли. Он провозглашал, в начале 1866 г., что ""истинный корень мятежа не в Париже, Варшаве или Вильне, а в Петербурге"", в деятельности тех лиц, ""которые не протестуют против сильных влияний, способствующих злу"". Отказ Каткова напечатать первое предостережение, данное ""Московским Ведомостям"", повлек за собой второе, а на следующий день - третье предостережение, с приостановкой газеты на два месяца. Вслед затем ему удалось испросить Высочайшую аудиенцию, и он получил возможность возобновить свою деятельность, значительно, однако, умерив тон своих статей. В 1870 г. он снова получает предостережение, но уже не отказывается, как в 1866 г., принять его, а сознается в своей ошибке и затем, до начала 80-х годов, не помещает в своей газете статей, которые могли бы вызвать неудовольствие высших административных сфер. Окончательный поворот в его политическом настроении, однако, произошел лишь в самом начале 70-х годов. До тех пор он усматривал все зло в польской или заграничной интриге, которая, будто бы, свила себе гнездо и в административных сферах; теперь он восстает против русской интеллигенции вообще и ""чиновничьей"" в особенности. ""Как только заговорит и начнет действовать наша интеллигенция, мы падаем"", - восклицает он, самым решительным образом осуждая и суд, и печать. После предоставления чрезвычайных полномочий графу Лорис-Меликову , Катков приветствовал ""новых людей, вошедших в государственное дело"" (хотя в это время состоялось увольнение министра народного просвещения, графа Толстого , которого всегда высоко ставили ""Московские Ведомости""), а на пушкинском празднике (июнь 1880 г.) произнес речь, в которой заявил, что ""минутное сближение... поведет к замирению"", и что ""на русской почве люди, так же искренно желающие добра, как искренно сошлись все на празднике Пушкина, могут сталкиваться и враждовать между собой в общем деле только по недоразумению"". Речь Каткова не встретила сочувствия присутствующих; Тургенев отвернулся от протянутого к нему Катковым бокала. Виновниками катастрофы 1 марта 1881 г. Катков признал поляков и интеллигенцию. После манифеста 29 апреля Катков начал доказывать, что ""еще несколько месяцев, быть может, недель прежнего режима - и крушение было бы неизбежно"". С этого момента он с неслыханной резкостью начинает нападать на суды и на земские учреждения. Будучи в начале 80-х годов горячим сторонником Бисмарка, которого он называл ""более русским, чем наша дипломатия, не имеющая под собой национальной почвы"", он в 1886 г. восстает против той же дипломатии за то, что она не желает ссориться с Германией, и говорит о ""статьях, узурпаторски названных правительственными сообщениями"". Он нападал на финансовое ведомство (Н.Х. Бунге ), обвиняя его в том, что оно состоит из антиправительственных деятелей. То же обвинение возводится им и на министерство юстиции, когда представитель его (Д.Н. Набоков ) в публичной речи счел долгом опровергнуть нарекания на судебное ведомство (1885). Нападал Катков и на правительствующий Сенат, ""чувствующий особую нежность ко всяким прерогативам земского самоуправства"", и на государственный совет, усматривая в критическом отношении его к законопроектам доктринерство и обструкционизм и упрекая его за ""игру в парламент"", т. е. за деление на большинство и меньшинство. Резкость тона вызвала неудовольствие против Каткова со стороны административных сфер, подвергавшихся его нападкам: Катков приезжал в Петербург, чтобы представить объяснения. Вскоре после возвращения в Москву он умер, 20 июля 1887 г. - Из сказанного выше видно, что Катков постоянно изменял свои мнения. На протяжении с лишком 30-летней своей публицистической деятельности он из умеренного либерала превратился в крайнего консерватора; но и тут последовательности у него не наблюдается. Так, например, в 60-х годах он не может нахвалиться гимназическим уставом 1864 г., называет его ""огромной по своим размерам реформой"", ""Одним из плодотворнейших дел царствования"", ""Его славой"". В 1865 г. Катков уже находит, что этот устав ""неудовлетворителен в подробностях своей программы"". Когда министром народного просвещения становится граф Толстой (1866), Катков пишет, что ""все дело реформы висит как бы на волоске"", а в 1868 г., ко времени основания им лицея Цесаревича Николая , он уже в самых резких выражениях осуждает гимназический устав 1864 г., является затем главным сторонником гимназической реформы, и после ее осуществления (1871) - наиболее прямолинейным защитником новых порядков. До конца 70-х годов он решительно высказывается за свободу торговли, за восстановление ценности нашей денежной единицы, путем сокращения количества кредитных билетов, находящихся в народном обращении. С начала 80-х годов он выступает ярым протекционистом и сторонником безграничного выпуска бумажных денег. Во время польского восстания он утверждает, что сближение с Францией ""может нас только ронять и ослаблять"". После посещения императором Александром II парижской выставки в 1867 г. он находит, что ""нет на земном шаре ни одного пункта... где бы Россия и Франция не могли оказывать друг другу содействия"". Вслед затем он является горячим сторонником трех-императорского союза и прямо заявляет, после франко-прусской войны, что ""усиление Германии нисколько для нас не опасно"". Даже в 1875 г., когда только благодаря личному вмешательству императора Александра II был предотвращен новый погром Франции, Катков отозвался обо всем этом инциденте как об ""английской интриге"", направленной к тому, чтобы ""подорвать доверие между тремя императорами"". После берлинского конгресса он высказывается против Германии и придерживается этой точки зрения до 1882 г., когда становится вновь сторонником князя Бисмарка. Четыре года спустя Катков выставляет Бисмарка злейшим врагом России и видит все спасение в союзе с Францией. При такой изменчивости взглядов Каткова нельзя искать их источника в науке или историческом и государственном опыте. Если бы советы Каткова были всегда принимаемы во внимание, невозможно было бы спокойное и правильное течение государственной жизни; постоянно приходилось бы заменять установленное новым, противоположным. Влияние его, достигавшее особой силы в периоды совпадения тех или других его мнений с намерениями и видами правительства, объясняется в значительной степени стилистическим его талантом, а также свободой, с которой он, в противоположность представителям других мнений, мог иногда высказывать свои взгляды. ""Полное собрание передовых статей Московских Ведомостей"" Каткова издано вдовой его в 25 томах. Трудов, посвященных оценке деятельности Каткова, немного. Главные из них: Любимов, ""М.Н. Катков"" (по личным воспоминаниям; Санкт-Петербург, 1889); Неведенский, ""Катков и его время"" (Санкт-Петербург, 1891; допущен к обращению только в 1910 г.). См. также Общественную хронику в № 9 ""Вестника Европы"" за 1887 г. Р. Сементковский.