Введенский Александр Иванович - биография

Введенский Александр Иванович - самый крупный представитель критической философии в России. Родился в 1856 г. Окончив тамбовскую гимназию, поступил на математический факультет Московского университета, откуда перешел в петербургский, сначала тоже на математический, а через год на историко-филологический факультет. Был учеником М.Н. Владиславлева по философии и Бестужева-Рюмина по русской истории. В 1898 г. защитил диссертацию на степень магистра философии и в 1890 г. занял кафедру философии в СПб. университете. Состоит также профессором военно-юридической академии, историко-филологического института, женского педагогического института и высших женских курсов Раева; долго читал философию на так называемых Бестужевских высших курсах. С 1899 г. состоит председателем спб. философского общества. Научное направление философии Введенского - критицизм или кантианство в самом строгом значении этого слова. Несмотря на то, что Введенский является представителем школы, созданой не им, его мышление отличается самостоятельностью. Применение Введенским критической точки зрения в области эмпирических наук ведет к совершенно новым точкам зрения в этой области. Математика и естествознание для Введенского, как и для всякого критициста, являются прототипом всякого знания; на них он исследует, какие условия придают этим наукам их неоспоримость, и какие, следовательно, являются условиями всякого звания. Затем добытые результаты он проверяет и доказывает логическим путем, благодаря чему особое значение приобретает логика. Ввиду строгости выдержанности этого метода, современники Введенского могут говорить о нем как о законченном мыслителе. Это не значит, что его труд не мог развиваться дальше; но с самого начала деятельности Введенского она состояла в последовательном развитии одной и той же идеи. Сказанное не относится, может быть, только к его практической философии, которую он называет ""морально обоснованной верой"". В области теоретической философии даже приемы изложения, употребляемые Введенским, с начала и до конца одни те же. Сначала доказывается невозможность в данной области никакой иной точки зрения, кроме критической; затем дается психологическое объяснение того, почему иные придерживаются других точек зрения, и, наконец, вскрывается та ошибка, которая кроется в их доказательствах. В основу всех своих трудов Введенский кладет ту мысль, что, так как условия возможности всякого знания являются в то же время условиями возможности сознания, то знание возможно только о представлениях, но отнюдь не о том, что существует помимо нашего опыта. Отсюда вытекает стремление Введенского освободить эмпирические науки от тех догматических идей, которые не находят оправдания в опыте и обоснованы только догматическим мышлением. Два рода наук, претендующих на точное опытное происхождение, подвергаются критике Введенского: 1) наука о телах, то есть естествознание, и 2) наука о душевных явлениях, то есть психология. Сообразно с этим труды Введенского распадаются на две главных области, если не считать третьей, объединяющей их, то есть логической: 1) исследования телесных явлений и 2) исследования явлений душевных. В области телесных явлений Введенский исследует тот субстрат, который догматическое мышление подсовывает под данные в опыте явления, то есть материю, и доказывает, что такой субстрат относится к области метафизики, а потому является непознаваемым для науки. Над душою критическая философия уже до Введенского проделала ту работу, которую Введенский проделывает над материей; она доказала, что в опыте мы имеем дело только с душевными явлениями, а не с самой душою. Введенский дополняет это положение, доказывая, что и в области душевных явлений мы всегда имеем дело только с своими душевными явлениями; чужое одушевление в опыте не дано и потому тоже относится к области метафизики. Учение Введенского о материи изложено в его диссертации ""Опыт построения теории материи на принципах критической философии"" (1888), оставшейся незаконченною. Однако и первая, существующая в печати, часть является капитальным исследованием и захватывает обширный и хорошо разработанный материал. Этой работе предшествовала статья в Журнале Министерства Народного Просвещения: ""Учение Лейбница о материи"" (1886, № 1), а две статьи в том же журнале: ""Критико-философский анализ массы и связь высших законов материи в законе пропорциональности"" (1889, № 3) и ""К вопросу о строении материи"" (1890, № 7 и 8) значительно дополняют учение о материи. К тому же вопросу относится небольшая статья по поводу речи Оствальда: ""Несостоятельность научного материализма"", помещенная в ""Северном Вестнике"" (1896, № 9) и озаглавленная: ""Атомизм и энергетизм"". Введенский последовательно рассматривает, с точки зрения критической философии, все те свойства, которые когда-либо считались сущностью материи. Лейбниц, как показывает Введенский, разрушил декартовское понятие о материи, как состоящей из одной только протяженности. После Лейбница, однако, материя все же остается протяженной, непроницаемой и пассивной; все явления в ней выводятся из движения и его законов, а высший закон движения состоит в сохранении силы. Таким образом, сила остается чем-то чуждым по отношению к пассивной материи. Исследованию непроницаемости, в связи с вопросом о протяжении, и исследованию силы, в связи с энергией, понимая их в том смысле, какой придает этим понятиям современное естествознание, и посвящена диссертация Введенского, содержание которой, в существенных чертах, сводится к следующему. Непроницаемость может быть абсолютной или динамической. Абсолютная непроницаемость - та, которая вытекает из простого существования материи в пространстве и из геометрической несовместимости частей этого пространства; динамическая же непроницаемость - та, которая есть причина движения и, следовательно, совпадает с силой. Таким образом, материя, обладающая абсолютной непроницаемостью, должна состоять из протяженных частей, и движение в ней объясняется механической передачей его посредством толчка, тогда как при динамической непроницаемости протяжение для материи несущественно, а причиной движения является она сама. Однако абсолютная непроницаемость при толчке тоже оказывается причиной вновь наступившего движения; следовательно, она тоже оказывается силою, а ее отличие от динамической силы состоит только в том, что она действует не непрерывно, а мгновенно. Механическая сила не существовала до соприкосновения и не будет существовать после него; а так как мгновение, которому не предшествует и за которым не следует время, оказывается, в сущности, без времени, то сила, действующая мгновенно, не реальна. Мало того: действие такой силы существует и без пространства, потому что новое движение должно возникнуть при сближении уже соприкасающихся абсолютно непроницаемых, а потому не допускающих дальнейшего сближения частиц. А так как закон причинности действует только во времени и в пространстве, то абсолютная непроницаемость устраняла бы закон причинности; поэтому абсолютно непроницаемое вещество есть мифическое понятие, которое не может иметь реальности. Из всего этого следует, что в пределах мира явлений материя, по априорным законам нашего знания, может состоять исключительно из динамических элементов, чем устраняется дуализм материи и движения. Этот вывод Введенский подкрепляет еще доказательством того, что механическая точка зрения упраздняет эмпирический закон сохранения энергии: при толчке атомов сохранение энергии возможно только в том случае, если толчок обусловлен не простой невозможностью их совмещения, а их действующими на расстоянии отталкивательными силами, так как условием величины отталкивательного действия атомов является скорость их движения во время соприкосновения; если же атомы абсолютно непроницаемы, то во время соприкосновения скорость равна нулю. Выводы, к которым приходит Введенский в ""Опыте"", таковы: можно допустить, что материя насквозь состоит только из сил, взаимодействие которых сопровождается переменами в наших ощущениях; силы же не могут быть механическими, а только динамическими; поэтому нельзя допустить и абсолютной непроницаемости, а только динамическую, то есть обусловленную одним из видов отталкивательной силы. Эти выводы Введенский повторяет в статье ""Анализ массы"", чтобы затем, путем анализа понятия массы, показать, что масса разлагается на движения, и, таким образом, подтвердить, что материи нельзя приписывать ничего, кроме динамических сил. И, действительно, исследование показывает, что масса имеет реальное значение только как закон пропорциональности между всеми ускорениями и является числом, указывающим эту пропорциональность. Исследование материи было бы неполным, если бы Введенский не рассмотрел атомизма, который является учением о материи, до последнего времени господствовавшим в естествознании. В статье ""К вопросу о строении материи"" Введенский берется доказать, что, хотя по законам нашего сознания мы принуждены мыслить атомы как субстанции, но реальны они только в своих взаимодействиях. Эта работа является как бы кратким завершением учения Введенского о материи и исследует атомы с точки зрения химии. Выводы ее вкратце таковы. Химия, изучающая состав тел, исходит из разделения тел на простые и сложные, предполагая простые тела неизменными. Под простым телом она разумеет такое, которое состоит из однородной сущности, а под сложным - такое, которое состоит из механического смешения нескольких пребывающих в нем сущностей. Допуская сущность тел, она тем самым отличает тела от того, из чего они состоят, то есть допускает реальность материи. Между тем под составом сложного тела мы должны разуметь только ""выражение тех превращений, к которым оно способно, в противоположность простым телам, неспособным к этим превращениям"". В опыте мы не находим ничего неизменного, кроме законов перемен; поэтому нельзя исходить из неизменности элементов, а только из восстановляемости их. В глазах критического философа химия должна состоять в изучении не состава химических субстанций, а в исследовании законов химических событий, то есть превращений. А так как сила, в пределах опыта, есть не что иное, как закон взаимодействия, то исследование материи и приводит к окончательному выводу, что с точки зрения критической философии тела состоят из комплексов закономерно связанных ощущений, которые объективируются в силу законов сознания. Это и требовалось доказать. В параллель исследованию Введенского понятия материи следует поставить исследование того, что мы называем душевными явлениями. Ограждая научное знание от вторжения метафизических предпосылок, он берется доказать, что в опыте существование душевных явлений дано только в виде собственной душевной жизни; существование же чужой душевной жизни в прямом опыте не дано и может быть отрицаемо без противоречия с данными опыта, а потому тоже относится к области метафизики, то есть оказывается непознаваемым. Это учение изложено в статье ""О пределах и признаках одушевления. Новый психофизиологический закон в связи с вопросом о возможности метафизики"" (СПб., 1892) и сводится к следующим положениям. Наблюдению доступна не чужая душевная жизнь, а только телесные явления, между которыми нет ни одного, способного служить объективным признаком одушевления. Поэтому нет средств логическим путем опровергнуть скептика, который пожелал бы отрицать существование душевной жизни в ком бы то ни было, кроме себя самого. Разумный, по-видимому, ответ на поставленный вопрос не может служить признаком одушевления отвечающего, так как этот ответ можно объяснить чисто материальными процессами. То, что различные люди или тот же человек в разное время дают различные ответы на один и тот же вопрос, может быть объяснено тем, что результат раздражения зависит не только от характера этого раздражения, но и от характера прежде испытанных телом действий, если только в теле от них сохранились следы. Из всего этого Введенский вывозит новый психо-физический закон, гласящий, что ""всякая душевная жизнь подчинена закону отсутствия объективных признаков одушевления"". Однако признание существования чужого одушевления требуется нашим нравственным чувством, которое и придает ему его непоколебимость в нашем сознании. Нравственное чувство, навязывающее нам признание обязательности нравственного долга, вместе с тем требует или, иначе, постулирует свободу воли, бессмертие души, существование Бога и, таким образом, дает единственное прочное обоснование для решения проблем метафизики, к которым, наряду с другими, относится и чужое одушевление. Новый закон Введенского вызвал горячую полемику. Ему возражали Э.Л. Радлов (""Вестник Европы"", 1893, № 2), князья С.Н. Трубецкой , Н.Я. Грот (""Вопросы Философии и Психологии"", 1893, книга 16) и Астафьев (""Вера и Знание"", М., 1893). Это вызвало ответную статью Введенского, озаглавленную ""Вторичный вызов на спор о законе одушевления"" (""Вопросы Философии и Психологии"", книга 18, 1893), за которой последовали новые возражения Лопатина и Радлова (""Вопросы Философии и Психологии"", книга 19). Из возражавших, однако, только Трубецкой, Грот и Лопатин оспаривают самый закон, но они, несмотря на дважды повторенный вызов Введенского, не указывают ни одного объективного доказательства существования чужого одушевления - доказательства, посредством которого можно было бы опровергнуть скептика, взявшегося отрицать такое одушевление. Таким образом, закон Введенского остался не опровергнутым. Правда, Лопатин выставляет целесообразность в действиях в качестве объективного признака одушевления; но если эта целесообразность не является простою видимостью, легко сводящейся к определенным причинам, то она только и может опираться на свободу воли, которая, в свою очередь, есть требование нравственное, то есть, по учению Введенского, относится к вере, а не к знанию, и потому возражение Лопатина может только подтвердить вывод Введенского, а никак не разрушить его. Если в своих исследованиях материи и одушевления Введенский стремится оградить точные науки от вторжения каких бы то ни было ""вещей в себе"", то в двух статьях: ""О Канте действительном и воображаемом"" (""Вопросы Философии и Психологии"", книга 25, 1894) и ""Учение Канта о смене душевных явлений"" (""Вопросы Философии и Психологии"", книга 29, 1895), направленных против Каринского , он стремится оградить от того же самую теорию познания. В этих статьях Введенский разъясняет учение Канта о времени, защищая Канта от обвинения, будто бы смену наших представлений он не считал тоже только представлением, а придавал ей метафизическую реальность, что, конечно, в корне подрывало бы критическую теорию познания. Такое строго выдержанное враждебное отношение Введенского к научной метафизике приводит его: 1) к полному разрыву между областью знания и областью веры; 2) к ограничению области знания опытными науками, с дополнением их логикой и математикой; 3) к соответственному расширению области веры, куда попадают и обязательность нравственного долга, и чужое одушевление; 4) наконец, к учению о том, что вера не только не может обладать научной достоверностью, но не может даже иметь большей или меньшей степени вероятности, потому что, как это поясняет Введенский, возражая Радлову, протестующему против разрыва двух областей, вероятность следует понимать только в смысле вероятности математической, то есть такой, которая в своем приближении к достоверности поддается точному вычислению. Эти выводы Введенского основаны на допущении, что практическое сознание, с его постулатами, не является, в свою очередь, условием возможности сознания теоретического; иначе условия, делающие возможным сознание практическое, стали бы обязательными и для сознания теоретического. Пришлось бы выбирать между абсолютным скептицизмом, отрицающим возможность знания даже в пределах опыта, и признанием научной обязательности за условиями, делающими возможным практическое сознание. В последнем случае исследование этих условий требовало бы не меньшей строгости и осторожности, чем исследование ""условий возможного опыта"". Тогда вера в обязательность нравственного долга и в чужое одушевление, если предположить, что она обусловливает самую возможность деятельности, а следовательно, и деятельности познания, не переставая быть верой, приблизилась бы к достоверности на бесконечно малое расстояние, так как обусловливала бы самую достоверность. Но так как Введенский воздерживается как от скептицизма, так и от признания научной обязательности за условиями практического сознания, то с этими последними он обращается гораздо более вольно, чем с применением синтетических суждений а priori. Так из существования нравственного долга (обязательность которого есть вера, а не знание) он выводит в качестве требований или постулатов не только свободу воли, обусловливающую возможность нравственного долга, но и бессмертие души, и чужое одушевление, и существование Бога. Словом, следуя в этом отношении Канту, Введенский предлагает строить метафизику на признании обязанности нравственного долга. Этот путь, намеченный уже в исследовании ""О пределах и признаках одушевления"", развивается затем в следующих статьях Введенского: ""О видах веры в ее отношениях к знанию"" (""Вопросы Философии и Психологии"" 1893, книги 20 и 21), ""Условия допустимости веры в смысле жизни"" (1896), ""Спор о свободе воли перед судом критической философии"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1901). Эта сторона философии Введенского вызвала наибольшее количество возражений, потому что, если веление нравственного долга имеет категорический характер и если оно, кроме того, чисто формально, то есть является только требованием закономерности в моих действиях, как это и утверждает критицизм, то оно остается обязательным для меня и тогда, если я существую одно мгновение, и если кроме меня не существует никого одушевленного. - Из всего изложенного видно, что мировоззрение Введенского строится на твердом фундаменте критической теории знания. Проверить истинность как этой теории, так и всего здания, воздвигнутого на ее основе, можно только путем проверки правильности того мышления, которое служило орудием построений. Поэтому в учении Введенского громадное значение приобретает логика, которая 1) никоим образом не может быть логикой открытий, потому что ""реальные связи в мире не разлагаются на чисто логические"", а может быть только логикой проверки; 2) ценность логики - в той роли, которую она может сыграть для теории познания, проверяя истинность последней, то есть роль логики чисто служебная; 3) поэтому логика является частью теории познания, и, как наука оценивающая, она должна быть строго отграничена от психологии. Ограничивая таким образом значение логики, Введенский тем самым дает ей право касаться всех тех вопросов, которых касается теория познания. Поэтому последний труд Введенского ""Логика, как часть теории познания"" (СПб., 1912) охватывает собою все мировоззрение Введенского и все главнейшие выводы его философии. Изложение логических законов и форм мышления, в чем логика Введенского мало отступает от логики Аристотеля, идет у него параллельно с изложением способов доказательства и методов их проверки, а также со сравнительной оценкой познавательного значения суждений, в зависимости от их формы и их материала. Попутно идет и критика познавательного значения различных форм умозаключений, например, четырех фигур силлогизма, относительно которых Введенский доказывает, что каждая из них может быть сведена на любую другую. Доказательству этой мысли посвящена брошюра, выпущенная Введенским еще в 1897 г.: ""Новая постановка вопроса о самостоятельности четырех фигур силлогизма"", содержание которой теперь целиком вошло в ""Логику"". В нее вошло и чисто логическое доказательство философского критицизма, которое Введенский изложил в виде доклада в СПб. Философском Обществе и затем выпустил в виде особой брошюры под заглавием: ""Новое и легкое доказательство философского критицизма"" (СПб, 1909). Доказательство это сводится к тому, что закон противоречия, в противоположность другим логическим законам, имеет двойственный характер. Нельзя представить себе осуществленного противоречия, а потому для представлений это закон естественный; но мыслить противоречие можно, а потому для мышления это закон нормативный, то есть такой, несоблюдение которого возможно, но соблюдение обусловливает правильность мышления. Из такого двойственного характера закона противоречия следует, что его применение правомерно только по отношению к представлениям, за пределами которых его правомерность остается недоказанной. Сюда же вошло и подготовленное предыдущими работами Введенского учение его о невозможности никакой метафизики в виде знания и о неопровержимости любой в виде веры, а в связи с этим логическая критика рационализма, интуитивизма и мистицизма, в их попытках обосновать научную метафизику. Наконец, здесь же намечается возможный путь для метафизики в виде морально обоснованной веры. В 1910 г. Введенский издал учебник ""логики для гимназий"", удостоенный большой премии имени императора Петра Великого . Кроме упомянутых выше сочинений Введенского ему принадлежат следующие очерки и рецензии: ""Научная деятельность М.И. Владиславлева"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1890, № 6), ""Значение философской деятельности Н.Н. Страхова"" (""Образование"", 1896, № 3), ""Russische Literatur uber Kant"" (""Kantstudien"", 1896, № 1), ""Об атеизме в философии Спинозы"" (""Вопросы Философии и Психологии"", книга 37-я, 1897), ""Судьбы философии в России"" (ib., книга 42-я, 1898), ""О мистицизме и критицизме В.С. Соловьева"" (ib., книга 56-я, 1901), ""Об экспериментальной дидактике А.П. Нечаева"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1901, № 12), ""О задачах современной психологии"" (""Вестник и Библиотека для самообразования"", 1903), ""Профессор Г. Челпанова учебник логики"" (""Журнал Министерства Народного Просвещения"", 1908, № 6), ""Что такое философский критицизм?"" (""Новое слово"", 1909, № 1). Некоторые из упомянутых выше статей, главным образом, касающиеся отношений веры и знания, вошли в сборник ""Философские Очерки"" (СПб.,1901). К. Милорадович.