Бобров, Семен Сергеевич, - стихотворец (родился, вероятно, в конце 1760-х годов, умер в 1810 г.). Учился в Московском университете; был переводчиком в государственной адмиралтейств-коллегии и состоял в комиссии о составлении законов. Печататься Бобров начал с 1784 г. Судя по эпиграммам его литературных противников, вызывавших его Бибрисом, Бобров был алкоголик. Этими эпиграмматическими отзывами (кн. П.А. Вяземского , Батюшкова и Пушкина , называвшего его ""тяжелым Бибрусом"") имя Боброва спасено от забвения. Это был писатель действительно тяжелый, о чем дают достаточное понятие самые названия его огромных книг, например, ""Рассвет полночи, или Созерцание славы, торжества и мудрости порфироносных, браненосных и мирных гениев России, с исследованием дидактических, эротических и других разного рода в стихах и прозе опытов"". Кроме больших поэм (""Таврида, или Мой летний день в Таврическом Херсонесе"", упомянутый ""Рассвет полночи"", ""Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец""), Бобров писал и переводил оды, морально-дидактические сочинения; английской литературой он заинтересовался один из первых в России. Он был мистик, но мистицизм его был светлый и гуманный; мистическое чувство питалось в нем масонской практикой и литературой, развившими в нем любовь к символизации, в которой он доходил до чудовищных преувеличений и крайностей. Поэтического дарования в нем не было, и недаром задолго до Вяземского, Батюшкова и Пушкина над ним издевались Сумароков , пародировавший его манеру (в ""Оде в громко-нежно-нелепо-новом вкусе""), и Радищев , с насмешкой упоминающий о нем в своей поэме ""Бова"". Но современники не сумели оценить в Боброве литературного теоретика с твердыми и даже прозорливыми взглядами. В те времена, когда литература была еще так молода, Бобров почувствовал, как тяжела борьба между замыслом и словесным воплощением. ""Язык легок, но сколь обманчив! - писал он. - ""Вещь, проходя чрез слух, нередко теряет правоту свою"", и смело создавал неологизмы, объясняя: ""Обыкновенные и ветхие имена, кажется, не придали бы слову той силы и крепости, каковую свежие, смелые и как бы с патриотическим старанием изобретенные имена"". Из множества изобретенных им слов, большей частью неуклюже-сложных и безвкусных, некоторые, однако, вошли в обиходную и литературную речь; особенно охотно пользовался он славянизмами, что привлекло к нему симпатии А.С. Шишкова и сделало его посмешищем карамзинистов. Он утверждал, что ""рифма никогда еще не должна составлять существенной музыки в стихах"", и что она, ""часто служа будто некоторым отводом прекраснейших чувствований и изящнейших мыслей, почти всегда убивает душу сочинения"", если автор делает ей лишние уступки. Задолго до Бенедиктова , Бальмонта и символистов конца XIX в. Бобров ощущал тоску по ""неслыханным звукам"" и ""неведомом языке"" и первый заговорил о красоте белого стиха. Русская поэзия не может отвести ему никакого места, но в истории литературной теории и версификации его заслуги неоспоримы. - Биографические и библиографические сведения о Боброве см. у В.И. Саитова (сочинения К.Н. Батюшкова, изд. Л. Майкова , II, 536 - 538), в ст. М. Мазаева (""Критико-биографический словарь русских писателей и ученых"" С.А. Венгерова , IV, 57 - 65) и у С. Венгерова (""Источники словаря русских писателей"", т. I).