Рдновременно с принятием и распространением христианства начинается русская письменность и кладутся основания русского литературного языка. Первые попытки писать по-церковнославянски были сделаны, конечно, в Киеве; родоначальником письменного русского языка следует признать церковнославянский, который вместе с духовенством и священными книгами был перенесен к нам из Болгарии. Но под инославянской оболочкой рано начал пробиваться живой язык народа: церковнославянские буквы стали изображать русские звуки, и книжный язык стал отражать живое произношение. До сих пор еще наш церковнославянский язык, даже перейдя из киевского юга на север и восток, сохранил следы своего первоначального произношения на Руси: например, слово ""Господь"" мы произносим с южнорусским ""г"", чуждым северно-великорусскому и московскому наречию. Если в церковном языке не сохранилось еще большого количества южнорусских особенностей, то это в значительной степени объясняется тем, что в самом Киеве с течением времени сложилось особое наречие, чуждое диалектической пестроты окружавших его говоров. Киев был центром общерусского племенного союза: смешанное население его, постоянный приток иноземных элементов и в особенности близкое соседство с Переяславщиной, где слышалось уже совершенно иное наречие (северское, отразившееся в современном южно-великорусском), - все это содействовало образованию здесь языка, который стал бы общерусским, если бы Киев сохранил свое общерусское значение. Мы имеем некоторые указания на то, что и подбор слов в киевской речи обличал ее смешанный характер: Владимир Мономах или летописец, вложивший в его уста речь на Долобском съезде, употребил слово ""лошадь"", в такой форме известное только в великорусских говорах. В скором времени русский язык получил доступ и в самостоятельную, зародившуюся в центре русской земли письменность: летописи, исторические сказания и юридические акты пишутся языком, близким к живой речи и только в подборе слов и синтаксических оборотов обличающим свою зависимость от церковной письменности. Когда роль Киева для известной части русской земли перешла ко Владимиру, а затем, со второй четверти XIV века, к Москве, туда перенеслись и памятники киевской литературы, а также, вероятно, тот городской язык, которым в Киеве говорили духовенство и дружинники. Но с течением времени в новых центрах русской земли образуется, при содействии тех элементов, которые тянули к этим центрам, особое наречие, получающее общеобластное значение. Сложившееся в Москве наречие можно назвать великорусским по преимуществу именно ввиду того, что образование его стоит в тесной связи с ростом Московского государства и образованием великорусской народности. Оно, как мы видели, отражает в строевом целом по крайней мере два племенных наречия, сталкивавшиеся в бассейне Оки: среднерусское, от которого москвичи унаследовали акание, и севернорусское, повлиявшее на произношение согласных ""в"", ""г"", на изменение придыхательного ""г"" в ""в"" в родительном падеже местоименного склонения (""таво"", ""прастова""), на отвердение ""т"" в 3 лице единственного и множественного числа. Борьба между севернорусскими и среднерусскими элементами не окончилась еще и в XVIII веке, который, например, знает еще севернорусское ""яе"" (""беляе"", ""темняе""), уступившее впоследствии место среднерусскому ""ее"" (""белее"", ""темнее""). Это по происхождению своему городское наречие в скором времени проникает и в письменность: все делопроизводство дьяков и приказов, равно как вся светская литература Московского государства, отражают язык стольного города. Недолго соперничают с ним местные наречия Новгорода, Твери и Рязани, где в разное время зарождается письменность, не чуждавшаяся, по крайней мере в Новгороде, языка народного. Уже в XVI веке мы видим в великорусской письменности полное и, пожалуй, условное однообразие: между письменными знаками и живыми звуками устанавливается известное соглашение; в основание книжного языка кладется живое произношение московского наречия; в памятниках редко отражается его акание, но зато еще реже пробиваются в них звуковые особенности других диалектов. До XVIII в. письменный язык московский имеет постоянного соперника в языке церковнославянском: некоторые отрасли литературы принадлежат исключительно языку церкви, который устойчиво сохраняет унаследованное из Киевской Руси произношение (так до сих пор в родительном падеже местоименного склонения слышится придыхательное ""г"", чуждое московскому наречию). В XVIII веке, благодаря светскому характеру, который приняли ученость и образованность, произошло, на почве расширявшей свои задачи письменности, слияние обоих языков - приказного московского и церковнославянского; оставаясь в основе своей народным, литературный язык обогатился неистощимым запасом церковнославянских слов. Сначала он с трудом справляется с этим наплывом церковнославянских элементов, а также иноземных слов и терминов, неудержимым потоком хлынувших с запада. Но уже во второй половине XVIII столетия мы видим образцы чистого языка, который, не покидая родной почвы, сознательно пользуется церковнославянскими и западноевропейскими заимствованиями. С этого времени литературный язык получает то направление, благодаря которому он в поэзии и прозе Пушкина достигает одного из высших моментов своего развития. Язык городского населения в Великороссии в значительной степени близок к языку письменному: московское влияние проникало во всю русскую землю через города, распространявшие московские нравы, культуру и язык. Объединение русской земли в XVII и XVIII столетии под одной общей государственной властью указало языку великорусскому новые задачи: он должен был стать языком общим для всей России, органом литературы и государственной жизни, но, конечно, общность языка и литературы для Великороссии и Малороссии, долгое время жившей отдельною культурной жизнью, может быть обеспечена только на почве свободного развития и свободного соперничества. Вполне естественно, что в Малороссии образовался свой литературный язык: его будущая судьба и отношение к великорусскому литературному языку не могут быть определены теперь, когда взаимные отношения малорусского и великорусского наречий регулируются не жизнью, а административными распоряжениями и в значительной степени ими вызванным украйнофильством. Историческое изучение русского языка началось очень недавно. Главные труды принадлежат Буслаеву , Срезневскому , Далю , Колосову , Потебне и Соболевскому . Основания исторической грамматики заложены Ф.И. Буслаевым в его книге ""О преподавании отечественного языка"" (Москва, 1844). Ему же принадлежит ""Опыт исторической грамматики русского языка"" (Москва, 1858), который с 3-го издания носит заглавие: ""Историческая грамматика русского языка"". И.И. Срезневский дал общий очерк развития русского языка сравнительно с другими славянскими языками, в ""Мыслях об истории русского языка"" (Санкт-Петербург, 1849). В.И. Даль, в своей статье ""О наречиях русского языка"" (Санкт-Петербург, 1852) и в составленном им ""Толковом словаре живого великорусского языка"" (Москва, 1863), дал замечательное по полноте и точности описание современных великорусских говоров, в их государственном и лексическом составе. М.А. Колосов, в ""Очерке истории звуков и форм русского языка с XI по XVI столетие"" (1872) и в ""Обзоре звуковых и формальных особенностей народного русского языка"" (Варшава, 1878), дал свод того, что в его время знали о древнерусском языке и о современных великорусских говорах. А.А. Потебня первый попытался определить состав языка минувших времен на основании изучения современных наречий русского языка. Его труд: ""Два исследования о звуках русского языка"" (Воронеж, 1865) до сих пор не потерял в этом отношении своего значения. Звуковая сторона русского языка нашла истолкование в целом ряде исследований Потебни, озаглавленных: ""К истории звуков русского языка"" (Воронеж, 1876 - 83); ему же принадлежат капитальные работы по историческому синтаксису русского языка: ""Из записок по русской грамматике"" (1874; второе издание, 1888). Соболевский, в ""Очерках из истории русского языка"" (Киев, 1884), доказал, что уже в XII веке южнорусские говоры содержали черты современного малорусского наречия, т. е., что это наречие - прямой потомок тех древних говоров, которыми говорили в Галиче и на Волыни (и, конечно, также в Киевщине). Его ""Лекции по истории русского языка"" (Киев, 1888; 2-е изд., Санкт-Петербург, 1891), дает очерк истории звуков и форм русского языка до новейшего времени, а ""Очерк русской диалектологии"" (Санкт-Петербург, 1892) содержит полный обзор тех сведений о современных русских говорах, которыми располагает наука. Достойны внимания труды профессора Е.Ф. Будде , давшего ряд обстоятельных очерков современных говоров Рязанской, Курской и Тульской губернии. Весьма ценно ""Исследование о языке Синод. списка 1-й Новгородской летописи"" Б.М. Ляпунова (1899). Важнейшие исследования по белорусскому языку принадлежит профессору Е.Ф. Карскому (""Обзор звуков и форм белорусской речи"", Москва, 1886, и др.). Малорусский язык разработан в трудах Потебни (кроме вышеуказанных, отметим ""Заметки о малорусском языке""), Житецкого (""Очерк звуковой истории малорусского наречия"", 1876; ""Очерк литературной истории малорусского наречия в XVII и XVIII веках"", 1889), Огоновского (""Studien auf dem Gebiete der ruthenischen Sprache"") и др. Вопрос о взаимном отношении русских наречий обстоятельно рассмотрен Соболевским, Ягичем в ""Критических заметках по истории русского языка"" и в ""Критико-палеографических статьях"", в новейшее же время в ""Archiv f. sl. Phiologie"" (том XX, ""Einige Streifragen""), Пыпиным , в его ""Истории русской этнографии"", а также в статье ""Спор между южанами и северянами"" (""Вестник Европы"", 1886, апрель), наконец, недавно А. Крымским . Отметим еще труд П.Н. Милюкова ""Очерки по истории русской культуры"" (часть I), и его статью: ""Колонизация России"" в этом Словаре. А. Шахматов.